– И что случилось?

Сандон тяжело дышал, вернувшись в ту нехорошую комнату, снова окруженный темнотой и ужасом. И еще кое-чем.

– Она слышала приближение чего-то. Потом хлопнула в ладоши. Я думал, что вот-вот умру. Послышалось два крика. А может, и больше. Страшные звуки. Затем удар. Я чуть не ослеп от ужаса, но я видел, как Мадлен упала. Поначалу я даже шевельнуться боялся, но Клара бросилась к ней, а следом и Мирна. Когда я снова смог двигаться, вокруг Мадлен уже стояло несколько человек.

– Включая и месье Беливо?

– Нет, его там не было. Я подоспел раньше месье Беливо. Я решил, что он упал в обморок. Если откровенно, то я был рад, что не оказался на ее месте. Потом мы перевернули ее.

– Я не могла этому поверить, – сказала Жанна, вспоминая лицо, от которого вот уже два дня старалась убежать. – Мы пытались прощупать у нее пульс, сделать искусственное дыхание, но это было невозможно – она вся окоченела. Она словно обездвижела, жизнь в один миг оставила ее. Вы назвали какое-то средство…

Она стала вспоминать название. Гамаш молчал, спрашивая себя, не игра ли это.

– Забыла название, но на нее подействовало какое-то медицинское средство, верно?

– Эфедра. Вообще-то, это растение, натуральное вещество. Его используют люди, которые хотят похудеть, но оно было запрещено. Оно слишком опасно. Какое впечатление у вас вызвали эти люди?

– На самом деле это был второй сеанс. Первый состоялся в пятницу вечером в бистро.

– В Страстную пятницу, – сказал Гамаш.

– Я чувствовала напряжение, исходившее главным образом от двух людей. Не от Габри. От двух других. От высокого печального человека. И громадного рыжебородого. Но мужчины часто так себя ведут на сеансах. Они либо не верят и исполнены негативной энергии или же верят и смущены тем, что им страшно. А это опять негативная энергия. Но вообще-то, у меня создалось впечатление, что они были расстроены не просто своим присутствием. Я думаю, они ненавидели друг друга. Сильнее это проявлялось в крупном человеке, но владелец магазина…

– Месье Беливо, – вставил Гамаш.

– В нем есть что-то темное.

Гамаш удивленно посмотрел на нее. Он мало что знал об этом человеке, но даже эта малость вызывала у него симпатию. Месье Беливо казался вежливым и даже застенчивым.

– Он что-то скрывает, – сказала Жанна.

– Мы все что-то скрываем, – заметил Гамаш.

– Вы каждый день сюда приезжаете? – спросил Бовуар, когда Сандон закончил рассказ.

Этот вопрос даже для него прозвучал уж слишком примитивно, и Бовуар постарался не покраснеть.

– Угу. Ищу дерево для моей мебели.

– Я видел в магазине ваши вещи. Это просто фантастика.

– Деревья позволяют мне делать это.

– Позволяют их срубать? – удивленно спросил Бовуар.

– Нет, конечно, за кого вы меня принимаете?

«За убийцу?» – завершил его мысль Бовуар. Неужели он так подумал?

– Я иду по лесу и жду вдохновения. Использую только мертвые деревья. Мне кажется, у нас много общего – у вас и у меня.

Это почему-то понравилось Бовуару, хотя он и не мог понять, что у них общего.

– Мы оба имеем дело со смертью, зарабатываем на ней, если хотите. Без мертвых деревьев у меня не было бы мебели, а у вас без убитых не было бы работы. Конечно, вы, ребята, сами себе иногда помогаете.

– Вы о чем?

– Да ладно! Вы что, не читали сегодняшнюю газету?

Сандон вытащил из заднего кармана сложенную и помятую газету. Он протянул газету Бовуару, показав грязным пальцем нужную заметку:

– Читайте. Я думал, они всех плохих ребят упрятали за решетку, но один, кажется, все еще разгуливает где-то на свободе. Вернее, не где-то, а здесь, у нас. Вы кажетесь мне порядочным человеком. Тяжело, наверное, иметь такого мерзкого шефа.

Бовуар почти не слышал комментариев. У него возникло такое чувство, будто он рухнул в эту газету и загнан в ловушку словами. Одним словом.

Арно.

Несколько секунд Жанна молчала, оглядывая маленькую деревянную церковку. Простые лесные ландыши наполняли ее своим благоуханием, так что здесь пахло старым деревом, чистящим средством с ароматом лимона, книгами и цветами. Церковь была похожа на ювелирное изделие. Солнечный свет, проникавший внутрь сквозь витражное стекло, приобретал зеленый, голубой и красный оттенки. Самым заметным из этих витражей был не тот, что располагался за алтарем и изображал Христа. Самый заметный находился в боковой стене и изображал трех молодых людей в военной форме. Солнечные лучи, пробившиеся сквозь них, окрашивали своими цветами Гамаша и Жанну, и они сидели на скамье в тепле, составлявшем сущность этих мальчиков.

– Будьте осторожны. – Она отвела взгляд от Гамаша и посмотрела на полоску красного цвета у его ног.

– Что вы имеете в виду?

– Я вижу это повсюду вокруг вас. Будьте осторожны. Что-то случится.

Глава двадцать четвертая

Жан Ги Бовуар нашел Гамаша в Святом Томасе. Он сидел рядом с ведьмой, и оба смотрели перед собой. Бовуар понимал, что из-за его вмешательства допрос будет прерван, но его это не волновало. В руке он держал газетенку. Грязную газетенку. Гамаш повернулся, увидел Бовуара, улыбнулся и встал. Подумав секунду, Бовуар сунул газету во внутренний карман.

– Инспектор Бовуар, это Жанна Шове.

– Мадам…

Преодолевая отвращение, Бовуар пожал ей руку. Если бы он, проснувшись сегодня утром, знал, что будет пожимать руку ведьме, то… Он не представлял, как этого избежать, но должен был признать, что это одна из составляющих его работы, которая ему и нравилась. Непредсказуемость.

– Я как раз собиралась уходить, – сказала ведьма, но по какой-то причине не выпустила руку Бовуара. – Вы верите в призраков, инспектор?

Бовуар чуть глаза не закатил. Он вполне мог себе представить, как допрос превратился в диспут между ведьмой и его шефом на тему призраков и Бога.

– Нет, мадам, не верю. Я думаю, это мошенничество, способ кормиться за счет слабых умов, использовать человеческое горе. Я думаю, это хуже, чем мошенничество.

Он вырвал свою руку из ее. Его переполняли эмоции. Гнев сотрясал клетку, в которую был упрятан, и Бовуар опасался, как бы тот не вырвался наружу. Не нормальный, здоровый гнев, а бешенство, готовое разорвать и уничтожить кого угодно. Слепое, мощное, не знающее ни совести, ни сдержанности.

В его кармане, рядом с сердцем, лежали слова, которые могли по меньшей мере ранить Гамаша. А может, и больше. И именно ему, Бовуару, предстояло стать посредником в нанесении удара. Бовуар направил свой гнев на эту маленькую грустную непонятную женщину:

– Я думаю, вы кормитесь за счет скорбящих и одиноких людей. Это отвратительно. Будь моя воля, я бы всех вас упрятал в тюрьму.

– Или повесили бы на яблоне?

– Зачем обязательно на яблоне?

– Инспектор Бовуар!

Арман Гамаш редко повышал голос, но сейчас он это сделал. И Бовуар понял, что перешел черту, перешел и даже двинулся еще дальше.

– Извините, мадам, – усмехнулся Бовуар, еле сдерживая гнев.

Но эта маленькая женщина, во многих смыслах такая незначительная, даже не шелохнулась. Она осталась спокойной и задумчивой, несмотря на выпады Бовуара.

– Ничего страшного, инспектор.

Она направилась к двери, открыла ее и повернулась – черный силуэт на фоне золотого дня.

– Я родилась в сорочке, – сказала она Бовуару. – Думаю, что и вы тоже.

Дверь закрылась, и в церкви остались лишь двое мужчин.

– Она имела в виду вас.

– Ты, как всегда, проницателен, Жан Ги. – Гамаш улыбнулся. – Что случилось? Ты хотел убедиться, что она не проникла в мою черепную коробку?

Бовуару стало неловко. Ведь и правда все выглядело так, словно ведьма вела себя абсолютно пристойно. Напротив, именно Бовуар пытался воздействовать на мысли Гамаша. Он без слов вытащил газету из нагрудного кармана и протянул Гамашу. Старший инспектор все еще улыбался, но, когда встретил взгляд Бовуара, улыбка сошла с его лица. Он взял газету, надел свои полукруглые очки для чтения и принялся читать в тишине Святого Томаса.